Понятия «Время», «Человеческая жизнь», «Миг» - осознается по прохождении этого самого Времени, т.е. приобретается. Тем не менее, вряд ли размышляя этими категориями, где-то в четвертом классе, на рыбалке, лежа на берегу в майской молодой траве, свесив голову с обрыва, глядел на блики солнца в волнах родной Волги и знал, что вот это то, что в эту минуту вижу, больше никогда -никогда не повторится и блики эти и эту минуту на всю жизнь запомню.
Ничего особенного нет - просто блики солнца на воде. И запомнился миг этот на всю жизнь, на все время. Впоследствии много раз старался заставить себя запомнить блики на множестве вод - все стирается, остаются в памяти только те, первые. Во Франции, увидев мои работы, написанные в течение трех месяцев пребывания там, сказали порадовавшие меня слова - «Они вне времени».
Третий раз поднимаюсь за эту длинную, декабрьскую, сибирскую ночь. Я один с двумя собаками в охотничьей землянке, кругом горы, черная тайга, черные тени на синем снегу, и над этой покойно -тревожной тишиной огромная луна. И уже пятый час утра. Тишина и одиночество диктуют мне наивные мысли о пространстве. Умом это пространство и космос не понять, а размышляю ощущением живописца. Всплывает в памяти где-то услышанное -«Разум погубил талант». Художник должен быть наивным. Пространство. Много раз сегодня возвращаюсь к нему. Думаю, остается ли, накапливается ли в пространстве прошлое? Память о прошлом? Оседает ли там День уходящий и Дни ушедшие. Волен ли художник думать, что память пространства сконцентрировалась, спрессовалась в человеке? Если напишу глаза человека, в которых не только его индивидуальный характер, а может в них больше памяти о прошлом, памяти времени, чем воспоминание о «сегодня» и мало в этих глазах «завтра». «Завтра» - будущее, его еще нет, есть только ожидание его. Человек, летящий и заблудившийся в этом пространстве, пытается примерить его к своей жизни, точно так же свою жизнь измеряет в протяженности этого беспредельного пространства и времени. Примерить, соизмерять, определить свою траекторию и время пребывания в этой бесконечности.

Время и бесконечность смотрят на нас глазами человека - портрета. Но все это надо увидеть в этих глазах.
Надо же! Я родился в первой половине прошлого века». Когда слышу «XX век» - думаю, что и мой тоже, он, ушедший век. В том веке я жил 50 лет. Маленькая песчинка в этом гигантском веке, в котором много чего было, и меня это во - многом касалось и закручивало в свои водовороты. Век этот и отстранял и приближал, дарил радости и испытывал невзгодами.
Интересно, изображенная тень на картине адекватна ли тишине? Если свет - это звук, а тень от звука - тишина. Их чередование -ритм жизни. А может, свет и тень это радость и печаль. Как на холсте изобразить звук шагов за дверью?
В повседневных хлопотах, общаясь с людьми, все мы живем «сегодня». Но иногда ловлю себя прилично опоздавшим на «сей день». Находясь в наступившем дне, оказываюсь в «позавчера». В том кажется опаздываю, что накопленное в душе, нужное и пригодное людям, нужно было им отдать вчера, а сегодня им уже нужно не это. А что - я не знаю, пока пойму - опять опоздаю. Но опять же. Есть категория человеческих духовных ценностей, как отзывчивость сопереживания. Они всегда востребованы, и в объемах, и во времени это не измеряется.
Каждый художник нешуточно мыслит о своем труде. Творить - дело жизни. А дело жизни - это весьма серьезно. Вознаграждение за свой труд слова благодарности людей, слов искренних, которые без взволнованной души нельзя найти и сказать. А этого заслуживаешь тогда, когда творишь без шпаргалок. Шпаргалки приводят к вторичности. Слава Богу, не завелся во мне микроб, который озабочен любой ценой удивить мир. Пусть наивно, но если есть искорка искренности в работах - это уже ценность.
Музыка Баха в деревне. Поздняя осень в тяжелых сумерках. (Нравится само слово «Сумерки». Само звучание слова передает состояние). Обострились чувства безвозвратной потери, бессмыслицы желаний, ощущение пребывания на обочине жизни. Когда-то испытанное чувство настоящей высоты уже кажется самим сочиненным и не всамделишным. Не удержался там, не стала она привычной твердью. Но, наверное, все разумно устроено на этом свете.
За что Господь одарил человека таким праздником, как Весна? Под ее солнцем сам собой не беседуешь, не приходит в голову спросить у себя - чему ты рад и чего ради ликование твое. Просто твой маленький мир живет законами этого большого мира. Ушло солнце - и вернулся к себе. Обнаружил там глубокую жалость к себе же. Дела, поступки и даже мысли, за что хотелось бы уважать себя, твоим же разумом не принимаются в расчет. Вдруг обнаружил, что среди них много мелкого. Каждый раз день собирался начинать с беловика, оглянешься - все это наспех написанный черновик. И спотыкаешься ногами в грязных сапогах на еще не старые, разбитые, валяющиеся на сырой земле и в ржавой траве скворечники.
Брать свои вершины.
Пусть маленькие, но свои.
И не забывать, что над вершинами есть еще вершины.
Экзюпери придерживался высокой истины.
Он говорил - «прежде чем писать, нужно жить».
Сегодня - День Святой Богородицы. Покров. Встреча осени и зимы в один день. До обеда - еще осень, а после обеда - уже зима.
Догадывается ли несчастливый человек, который никого осчастливить не сможет, что ему не дано осчастливить другого? Извечная загадка: как узнать и не пропустить то нечто, которое называется «счастье»? То счастье, которое все ищет тебя, а ты его не видишь на расстоянии вытянутой руки. Вдруг неожиданно для себя уходишь в сторону, хватаешь руками воздух с завязанными глазами. Если даже и сердце подскажет, что вот оно - ты не поверишь, испугаешься неверности его лика, или же начисто утерял способность во что-либо поверить, даже собственному, внутреннему «Я».
Весьма туманное и призрачное понятие - счастье. Хотя оно всегда предполагается в виде наиболее конкретного ощущения, состояния. Оно и родилось для тебя, шло навстречу тебе, и, как ты один — единственный на этой Земле, так же и оно в единственном экземпляре. Случись так, что встретились и слились в одно целое -изменится в тебе качество, проба на тебе высшая - ты счастливый человек. Счастлив - значит уверен ты, уверены окружающие, что ты сможешь осчастливит и еще кого-то другого. А это означает, что выше твой полет и разумеется, шире горизонт. Человек же, познавший высоту и оценивший необъятность мира и в страданиях не уподобляется никчемности. Ему и в страданиях дается утешение, утешение не в бессмысленности его существования. Страдание для него тоже познание мира.

Около Технологического института грязный, серого асфальтового цвета (бомж) человек на шатких пьяненьких ножках пытается торопиться к трамваю, ждущему его терпеливо на остановке. Человек весь помятый, в горизонтальных складках. Но с тросточкой, в шляпу воткнул веточку с отвислыми зелеными листиками. Ему кажется, что он франт, что он элегантен. Ему кажется, что все видят его таким, каким изящным себя он представляет в своем воображении. Все мы немного похожи друг на друга. Все мы франты.
В жизни самообнажаться душой неприлично. А как в живописи? Если она не на заданную обществом тему, а выплескивается прямо из души твоей, и потому она и живая, живопись эта, да если чуть по-другому - она уже и не твоя живопись.

Мастерская наполнилась плотным, неверным, обманным
золотистым светом солнца над ржавыми крышами Петроградской
стороны. Не заходя в этот свет, отчуждаясь его, смотрю со стороны
- какая идиллия и покой в нем!
Но вот и я в этом свете. Должен бы раствориться в этом тепле и
покое. Но нет желанного умиротворения. Смутная, необъяснимая
вина перед неизвестно кем и неизвестно за что.
Проходят Белые ночи. Восторги ими отравлены воспоминаниями о
прошлой осени, скворечникам, валяющимися на грязной земле.
Написал эти же скворечники, но уже выходящие из-под растаявшего
снега.
Творить добро. Для этого надо знать, что оно такое, кому адресовано, суметь его отличить от зла, и вовремя остановиться.
«С детства хотел я понимать каждого. И стал понимать. И душа моя прониклась душой любого человека, его бедами и нуждами. Я был добр. Совесть мучила меня всегда: в малейшей несправедливости, в каждой боли мира - была моя вина. Вина причастности и бессилие изменить. Каждому отрезал я от любви моей.

И остался в ничтожестве».
М. Веллер.
Примериваю эти слова на себя.
Конечно же, бессмысленно ставить цель, да и не получится изобразить то, что волнует и переживаешь в эту минуту. Но вот..  смотрю на запад, такой тихий августовский вечер, какой-то очень тонкий, туманный и в то же время цветной закат. Во сне не увидишь такую грустную, но живую красоту. Теплый туманный бежевый небосвод, крыло теплой синевы и размазанное розовое по центру. Сумерки густеют, вязнут в них леса и детские голоса с улицы. Глухо падают за спиной яблоки в родительском саду. Все здесь на своем месте. Липа с густой еще, темной листвой, тропиночки на растрескавшейся земле. Сарайчики и банька, поленницы дров. Как уместны и трогательны выплывающие детские воспоминания. Треск кузнечиков, тяжелое жужжание пролетающих шмелей, тявканье собак.
Слава Тебе, Господи, я опять дома, в котором родился. Да неужели это та самая гармония, хотя бы минутная, о которой мы все мечтаем и тоскуем, как о несбыточной? Хотя бы минуту, ведь неизвестно, чем она нарушится в следующий миг.
Такое слияние с природой и окружением возможно лишь тогда, когда внутри тебя покойно. А это явление - душевный покой -чрезвычайно редкий гость и очень хрупкий. Сижу в почти уже полной тишине и темноте и кажется мне, что окружающая нас реальность фантастичнее, чем самый изощренный замысел и видение художника. Реальность изначально фантастична. Наши воображения - искусственная игра. Мы приблизимся к жизни, если только не забудем, что мы сами и есть та самая природа в этой Вселенной.
 

Неожиданно вспомнил дверь своей старой деревенской бани,
которую когда-то сделал мой отец. Все трещинки и каждый ржавый погнутый гвоздь - частица меня. От меня зависит, открою ли ее и увижу горизонт. Написал эту дверь почти в натуральную величину от края до края холста (себе на память о отце, как документальный образ этой двери), занес домой, поставил, вошла в избу мама и говорит - «зачем дверь домой затащил?»
Никогда заранее не знаешь, что напишешь завтра. Написал в деревне соседа Константина. По возвращении в Петербург сходил на спектакль Виктюка «Осенние скрипки». И сошлось на холсте изначально несовместимое. Мой сосед и сцена театра. Я их скрестил, получился триптих «Мужик российский».
Находясь в Красноярске, на 4 часа впереди живу, чем в Чебоксарах и Петербурге. Они живут в моем вчерашнем дне, я же для них живу в их завтрашнем дне.
Лечу из Сибири в Питер 21 декабря. «Полет в день зимнего равноденствия». Реальное пространство и условное время. Как изобразить эту границу реального и нереального?
Занудством несет от картин, похожих по содержанию на назойливо - назидательные тексты некоторых весьма известных песенников, которые взяли на себя роль мудрого дедушки и всем нам, неразумным, извергают навязшие в зубах от ежедневного вещания истины. И это и есть обратный, противоположный эффект. Получаем Луну - оборотную сторону Солнца. Эти картины стареют и умирают раньше, чем сам автор.
Уважаю художников, которые страдают физическими недугами и пишут жизнеутверждающие, просветленные картины. Они настолько деликатны, что не выставляют напоказ свою внутреннюю боль.

Замысел рождается из молчаливой беседы чувств и разума,
первоначальное блуждание смутного сгустка «нечто» между умом и сердцем находит все более конкретные тропы. Потом - точка, впаявшая в себя так называемое «озарение». Потом холст начинает диктовать свои условия. Законы холста и ты - есть творчество.
Ни с того, ни с сего, глядя на обыкновенный старый, бесцветный, глиняный горшок, ясно в голове напечаталось словосочетание, а может и название несуществующей пока картины «Масштабы планеты». Это наверное не простое, примитивное сопоставление разновеликих предметов. Хотя крохотные предметы могут иногда затмить горизонт.
Трещина на старом бревне дома и далекая утренняя звезда для меня всегда существовали вместе. Они соразмерны. Горшок, слепленный из земли, когда-нибудь превратится опять в землю. Как и все на этом свете. Но горшок пожил назначенную ему персональную жизнь в этой большой жизни на Земле и можно ставить знак равенства.
.... Не могло быть, не может быть сытой жизнь в избе под
соломенной крышей (а наша была когда-то такой), но тепло там
было не только от печки.
Что ценно и бесценно?
Первичное, корневое. Это зарождение жизни. Это семя, посеянное в
теплую землю и превратившееся в чудо с цветами.
Всегда казалось, что расстояние - это нечто туго натянутой веревки,
но стоит приплюсовать к ней время прошедшее, туго набитое
людьми и событиями, то расстояние представляется в виде клубка
веревок, запутанных так, что начало этой веревки оказывается радом
с конечным пунктом «Б». На сегодня.
Главная улица Петербурга не Невский, а Нева, говорил Трезини. Он же говорил, что главный архитектор новой столицы, задающий стиль - Петр, а он, Доменико, исполнитель.
Солнце в мастерской. А моя мастерская находится на самой первой исторической'  улице в Санкт-Петербурге.
Изобилие солнца Белых ночей в моей мастерской. Мольберт и холст на нем. А на холсте - сны Петра Великого. Хожу по мастерской весь в рефлексах. Расплавилась Петропавловская крепость в лесах между мной и солнцем за Невой.