Дело было в командировке. Следовал я в славный чувашский город Канаш из Украины. Пересадку с поезда на поезд сделал в не менее славном городе Москве. Прошу запомнить - из Украины следовал. Если будете читать дальше, поймёте, насколько существенно это обстоятельство.
В Украине, или, как тогда принято было говорить "на Украине", я работал на машиностроительном заводе начальником бюро, а в Канаш меня послали ускорить отправку металлических столиков и тумбочек для нового цеха. Оргостнастку для рабочих мест, выражаясь по-научному.
Завечерело, мороз покрепчал, пассажиры на перроне московского вокзала замучились ёжиться от холода. Но вот,наконец, подали долгожданный состав. Проводники, слегка поиздевавшись над пассажирами, открыли, наконец, двери и пустили пассажиров в тепло вагонов. Я расположился в пока ещё пустом четырёхместном купе. С кем на этот раз сведёт меня судьба - какими попутчиками порадует на пол-суток предстоящего совместного пути?
И вот вошли они,мои попутчики. Сразу видно - попутчики что надо! В меховых унтах, добротных полушубках, а один даже в шапке из россомахи! Лет этак по тридцати - тридцати пяти. Сибиряки, наверное. Молча из своего угла смотрел я, как деловито располагаются они, как уверенно ведут себя, занимая места согласно купленных билетов. Немногословными фразами перекидывались между собой , из чего понял я, что ребята эти - строители БАМа, возвращаются из отпуска на работу. Продолжать БАМ строить. Деньги зарабатывать. Из Ленинграда возвращаются.
Вспомнилась песня, постоянно звучавшая в то время по радио и ТВ: "Слышишь, - сердце стучит: "Бам"! На просторах твоих "Бам"! И седая тайга покоряется нам....!" На что немолодая моя мама возмущалась, бывало:
-Как они уже уБАМкались со своим БАМом!
И щёлкала выключателем. И благодатная тишина наступала.
.
Поезд тронулся, медленно покатил по привокзальным путям прочь из Москвы, а ребята-попутчики, застелив стол газетой, стали соображать нехитрый дорожный ужин. Буханка хлеба, три банки рыбных консервов. Стандарт, в общем. Понятное дело - из отпуска едут. Поистратились.
А вот и гранёные пустые стаканы заняли своё законное место, возвышаясь над синими этикетками, коими урашены были плоские золотистые консервыне банки. Нужно заметить - неплохие были консервы "Кильки в томатном соусе". Шпроты для неимущих. Универсальный, всем доступный закусон. Может быть, даже доступнее, чем плавленные сырки.
.
- Ну, чё, Валера, доставай, - сказал один из попутчиков, которого звали Виктором.
Валера вытащил из кармана полушубка, повешенного над полкой, бутылку водки, купленную, видимо, в Москве. Ловко, наработанными движениями раскупорил , стал разливать булькающую прозрачную жидкость по стаканам.
-Будешь? - спросил у меня Валера.
-Буду.
Содержимое бутылки было розлито поровну на четверых. Выпили, стали закусывать хлебом, на который,как драгоценность, выкладывали капающие постным оранжевымым маринадом кильки
. .
-Бамовцы? - спросил я, чтобы начать разговор
Ответ был утвердительным, но немногословным: рты у мужиков были заняты, они закусывали, ели с аппетитом. Проголодались, видимо, скитаясь по привокзальным московским улицам в ожидании поезда.
-Ну и как там у вас? На БАМЕ? Так, как в газетах пишут? Так, как в песнях поют? Или врут газеты?
-Бывает, что и врут, но, в основном, неплохо у нас там . Снабжение хорошее, заработки приличные.
-Ну, Гена, давай вторую. - распорядился Виктор. - Глаза его посоловели, щёки порозовели.
Третий попутчик, Гена, тоже достал из своего полушубка бутылку водки. Виктор стал разливать. Когда очередь дошла до моего стакана, рука его дрогнула и он опять спросил:
-Будешь?
В интонации, с которой был задан вопрос, звучала надежда на мой отказ.
-Буду, - опять ответил я, кивнув для убедительности.
Виктор с плохо скрытым вздохом досады плеснул и в мой стакан. :Представилось мне, как он матерится в душе: "Вот свела судьба с прихлебателем. Самим-то пить почти нечего, а тут ещё этот....". " Захотелось мне засмеяться, но сдержался я.
Поезд уже набрал ход, за окнами было черным-черно, только нам не было никакого дела до того, что там за окнами: мы, облизываясь, дожёвывали кильку в томатном соусе. Закусывали.
Попросил я Виктора привстать с нижней полки, нагнулся над своей объёмистой дорожной сумкой и вытащил на свет буханку хлеба. Не спеша положил на стол. Попутчики молча наблюдали за моими действиями. А я решил исполнить роль этакого джина. Чародея Хоттабыча. Только не сразу, а постепенно.
После буханки извлёк литровую банку...Нет, не того, о чём подумали. Извлёк литровую банку томат-пасты, которая, впрочем, не произвела большого впечатления на героев-бамовцев, несмотря на чудесный помидорный цвет её содержимого. Достал и водрузил на столик поллитровую банку с янтарного цвета....Опять не то. В банке была "жареная олия" - душистое подсолнечное масло. В Украине такое масло давят не из сырых, а специально поджаренных подсолнечных семечек. Для заправки овощных салатов. Я припас её для добавления в томатную пасту. А паста была, между прочим, херсонского производства.Что такое томат-паста херсонского производства, знатоки этого продукта знают. Чудесная паста. Красивая, свежими помидорами пахнет. А если ещё размешать с ароматной жареной олийкой - ох и смакота!
Впрочем, Гена, и Валера, а особенно Виктор особого восторга не проявляли, они надеялись, что "Хоттабыч" в моём лице расщедрится на нечто более существенное. А я сделал следующий шаг - достал нечто, завёргутое в чистую белоснежную ткань. Выложил на стол, развернул. Это было сало. Не кусок, и не шмат, а "скромненький", такой, площадью с пол-вагонного столика рулончик сальца. Помните, в начале повествования я подчеркнул, что из Украины еду. Сало было настоящее украинское, "хозяйское". Выбирал я его лично сам на рынке в день отъезда. Чтобы посвежее было. То, что "свежиной" называют. Это если свинью закололи вечером, сало тут же пересыпали крупной солью, а утром его, полупрозрачное, продают. Слышал от врачей, что холестерина в таком сале нет.
.
Раскрыл походный складной нож, стал резать полупрозрачную мякоть этого закусочного, или, по-украински, "iстiвного", сала, стараясь, пластать так, чтобы на каждом отрезанном куске сохранилась коричнево-жёлтая шкурка. Шкурка - штука козырная, она усиливает аромат, что ценится гурманами и знатоками украинского "iстiвного" сала. Чтобы была помягче, понежнее, тушу на некоторое время обкладывают одеялами, смоченными в кипятке да ещё и поливают кипятком, распаривают. Затем "смалят", - обжигают огнём. Очень важно, чтобы шкурка была запечена с особым умением, чтобы слегка лопнула от жара, но не пригорела. А аппетитный аромат достигается, если тушу заколотого кабана "смалят" не паяльной лампой, а соломой. Да и не просто соломой, а соломой гороховой. Гороховую солому специально для этого случая и берегут. Когда "смалят", характерные дразнящие запахи разносятся по всем соседским дворам, и люди справшивают : "А у кого цэ свиню смалять?"
Именно такое сало купил я в дорогу. Острый нож мой отрезал от "рулона" бело-розовые пластины с нежными мясными прослойками - так называемой "прорiсттю". "Прорicть" в "icтiвном" сале - важнейший элемент, не менее важный, чем запеченная гороховой соломой шкурка. Сало без "прорiсти" - это уже как бы сало более низкого сорта, и продаётся такое сало подешевле. Сало без мясных прослоек - годится разве что на зажарку. Продавщицы на рынке в мясных рядах так и зазывают покупателей: "Сало! Пiдходьтэ, люды добрi? Коштуйтэ (пробуйте)! Запэченэ, з прорicтю, гороховою соломкою смалэнэ, пiдходьтэ, коштуйтэ, купуйтэ (покупайте)".
Готовясь к командировке, ходил я по рынку, "коштувал". Выбирал.
Говорил:
-В Россию еду. Мне для России нужно.
И женщины-продавцы понимали, что мне нужно и выкладывали на прилавок то, что надо, что хотел: не очень толстое, с запеченной шкуркой. с мясными прослоечкаами, что перламутрово отливали радугой под лезвием острого ножа. С живота, "почэрэвина" - с сисечкой : "цыцьковэ". Такие куски считаются самыми лакомыми.
Скромный коллективный ужин из килечки, понятное дело, не произвёл должного воздействия на могучие организмы бамовцев, и они, завороженно наблюдали за моими действиями, сглатывая, как я догадывался, слюну.
И вот хлеб порезан, намазан томатной пастой с пахучей "олией", нарезано сало. Скромненько так приглашаю:
-Угощайтесь, ребята, пожалуйста.
Ребята не отказываются вежливо жуют, спрашивая: это и есть то самое, настоящее хохляцкое сало? Кушают, конечно, с аппетитом, сало им очень нравится, но повисла в купе какая-то недоговорённость, какая-то досадная атмосфера ввиду отсутствия логического завершения сложившейся ситуации.
Вижу - время пришло. Час настал. Кульминационный момент. Звёздный час! Момент истины. Минута славы!
.
-Ой, мужики, - восклицаю. Я ж забыл совсем! Ну-ка Виктор, привстань, пожалуйста.
Виктор вторично пересаживается напротив меня к Гене и Валере, а я снова поднимаю свою нижнюю полку, наклоняюсь над дорожной сумкой-самобранкой и достаю....
Достаю трёхлитровую банку, заполненную под самый верх, под самую пластмассовую крышку. В банке той - жидкость слёзной прозрачности, она искрится звёздами в свете купейных лампочек, поражает бриллиантовой чистотой. В купе раздаётся хохот - жалкой мелочью кажутся моим собутыльникам два пузыря московской водки, что трепетной рукой разливал Виктор в гранёные стаканы.
Вздох восторга. У попутчиков моих - просветлённые, улыбающиеся лица. Особенно у Виктора.
-Да ты ж теперь!.... Да ты ж теперь - подбирает он нужные слова, - да ты ж теперь - у в а ж а е м ы й т ы н а ш ч е л о в е к!
-Да чего уж там, - скромненько так отвечаю, пряча улыбку, - чего уж там. Наливаем!
В трёхлитровой банке была самогонка. Да самогонка не простая, а приготовленная из варенья-ассорти. С-месяц назад у меня в подвале рухнула полка с вареньем. Банки, естественно, разбились. В рубиновых и янтарных лужах безобразные и страшноватые осколки битого стекла смешались с ягодами крыжовника, клубники, малины, с грушами, алычой и смородиной. Всё растекалось по серо-чёрному цементному полу.
Досадуя, ругая себя за недосмотр по укреплению полок, собрал я веничком да совочком пропавшее добро в эмалированный бак и понёс было к мусорным ящикам, но, выходя из подвала, столкнулся с соседом Владимиром Ивановичем, специалистом на все руки - он мог и на гармошке сыграть, и на балалайке, и картину маслом написать. Водил Владимир Иванович все виды траспорта - от мотоцикла до большого автобуса. Когда я с ним познакомился, трудился он каменщиком на стройке, а как начали побаливать ноги, перешёл в кинотеатр, где стал работать киномехаником.
Давно уж нет Владимира Ивановича Сильченко на Белом Свете. Заболел, умер. Пусть эти строчки будут ему небольшим памятником.
Узнав о моём горе, Владимир Ивавнович, блеснув добрыми умными глазами, воскликнул:
-Не знаешь, что делать? Дурным будешь, если выбросишь.
-А что ты посоветуешь?
-Перегони!
-И что? Что-то получится?
В ответ Владимир Иванович, оттопырил нижнюю губу, поднял большой палец- жест, который расшифровывать не надо - он понятен каждому.
Взяв бак с испорченными вареньями за ручки, вдвоём понесли мы его не к мусорке, а к Владимиру Ивановичу домой. Добавили сахара, заправили дрожжами, укутали одеялами и поставили возле батареи парового отопления. На следующий день, когда бражка "заиграла", когда ароматы фруктов и ягод заполнили квартиру Владимира Ивановича, поняли мы, что на выходе из змеевика должно получиться что-то очень и очень замечательное. Так оно и вышло. Ни до, ни после не встречался мне напиток приятнее этого. Выпьешь рюмочку - как будто огоньком чуть-чуть обожгло и ягодами запахло. Даже закусывать не хочется. Известное дело - ассорти всегда вкуснее монопродукта. К тому же, чтоб не портить уникальное изделие, чтобы не наступать на горло песне, решили не брать напиток слабее 50 градусов
.
Вот что "выкатил" я своим попутчикам - героическим строителям БАМА, которых каждый день восхваляла пресса, песни о ком наперегонки сочиняли поэты и композиторы конца 70-х годов.И которые поступили по-джентельменски, не пожалели для меня, незнакомого попутчика, последнего стакана водки, последнего хвостика кальки в томатном соусе.
Вечер в купе, под стук колёс, понятное дело, состоялся. Пили, закусывали, восхищались питьём и закусью, говорили на всякие темы: о БАМе, о политике, о космосе, об НЛО,об охотничьем и боевом оружии, о женщинах, разумеется. Как-никак четыре мужика собрались, как тут не поговорить "о бабах". Даже о любви говорили, что в мужских компаниях обсуждать не принято. Только в данном конткретном случае, ягодная самогонка повлияла, что даже такой химеры, как любовь коснулись.
Когда ненадолго выходили из купе, пассажиры , что курили в коридоре, поглядывали на нас с интересом и некоторой завистью.
-Плюнь ты на свой завод, на свою командировку, - наперебой предлагали новые мои друзья. Поехали с нами! Заработаешь приличные деньги. Поехали!
"Огненная вода", между тем, хоть и пилась по потребности и с удовольсвием, но уменьшалась в банке как-то не очень стремительно: всё-таки 50 градусов, да и две бутылки московской водяры, выпитые для разминки, давали себя знать. Закусь в виде закусочного iстiвного сала - тоже продукт калорийный. Много за один присест не съешь. Все были сыты, пьяны наслаждались общением.
Проснулся, когда рассвело. Заснеженная Россия, искрясь и морозно дымясь, проносилась за окнами. Чувашская Автономная Советская Социалистическая Республика разворачивалась во всей красе. Люди на перронах пытались торговать горячей картошкой и сувенирными лаптями золотисто-лыкового цвета. На столе в нашем купе голубела на три четверти опустошённая банка алкогольного нектара. Амброзия в виде сала красовалась на столике. Не осилили мы до конца ни "нектара", ни "амброзии"
.
Скоро Канаш. Пункт назначения. Мне сходить, решать задачи в интересах родного завода. В далёкой отсюда Украине должны вступить в строй новые рабочие места, оснащё
нные чувашскими пристаночными столиками и тумбочками. Чтобы было куда класть украинским токарям-станочникам инструмент и прятать от начальника цеха "тормозки" с обеденными чекушками .
Попутчики мои - Гена и Валера лежали пластом. Рука Валеры свисала с верхней полки и покачивалась в такт раскачиванию вагона.. А вот Виктор не спал. Он сидел и завороженно смотрел на бутыль с напитком и на свой стакан, наполовину не выпитый..
Собираясь на выход, я завернул в ткань материковый рулон сала, оставив на столике нарезанное, но не удостоенное быть съеденным из-за повального пресыщения. Когда стал заворачивать в полотенце бутыль, Виктор встрепенулся и протянул свой пустой стакан:
-М-м-м-!
Наполнил ему до самых краёв, так что воздушные пузырьки на срезе стакана ожерельем окружили "горку" . Он попытался выпить, но не получилось. Глоток, второй, - и всё. Поперхнулся, закашлялся. Даже в нос попала водка. Отказывался организм Виктора принимать отраву, знал меру. Поставил заслон излишеству.
Такое состояние у нас в Украине называется "пэрэнэдопыв" (перенедопил) - когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотелось.
Прокашлявшись и вытерев железнодорожным полотенцем слезу, пытался Виктор разбудить своих друзей, поочерёдно поднося им стакан с самогонкой:
-Гена, проснись, выпей! - наклонялся Виктор к Гене.
-Д-д--ну! - отмахивался Гена.
Валера, выпей! - отводя болтающуюся Валерину руку в сторону, тревожил Виктор Валеру.
Волнения Виктора были понятны. Уходит "уважаемый человек", с его уходом заканчивается алкогольный "коммунизм", а до места назначения трястись ещё суток трое-четверо. Нужно хоть на прощанье взять от жизни хоть что-нибудь!
Поезд, замедлив ход, подкрадывался к канашскому вокзалу, я уже выставил из купе в коридор сумку. У Гены и Валеры так и не хватило сил встать и попрощаться.Взглянул я на Виктора, сжалился и оставил ему бутыль с неосиленной "украинской чачей".
К командировке я подготовился основательно: в сумке моей, предусмотрительно обмотанные полотенцами, ехали со мной ещё две такие же полные трёхлитровые банки. К тому же лишний груз был мне ни к чему.
Здравствуй, незнакомый город Канаш! Прощайте, добрые попутчики-бамовцы! Пейте украинскую самогонку, закусывайте украинским салом! На здоровье! Зарабатывайте на строительстве Байкало-Амурской магистрали детишкам на молочишко!
"Нужно пить в меру! - сказал Джавахарлал Неру" - продекламировал я Виктору шуточную прибаутку времён расцвета советско-индийской дружбы 50-х годов. Виктор снисходительно улыбнулся. Эта очевидная мудрость - не для него.
Командировочное задание в Канаше я выполнил успешно.
