Сделали мы, нет, не сделали, а сотворили крылышки - крылья. Из
тонких планочек, скрепленных меж собой лучинками, обтянутые
тоненькой полупрозрачной бумагой. Получились они легкими,
напряженными, слегка приподнятыми кончиками вверх.
Состругали большим кухонным ножом пропеллер из сухой
дощечки. К длинной, основной рейке прикрепили еще два
крылышка поменьше, хвост - теперь это вдохновение называлось
самолетом на резиновом моторе.
Сделали его без всяких чертежей и схем. Как получится. Но
строили, уже полюбив его, которого еще и не собрали в целое.
Переживали, полетит ли?
А он так полетел... Тихий без солнца день, белый как светлый ангел      
наш самолет над белыми снежными сугробами полетел, поплыл,
растворяясь. Сегодня осознал, что самолетик прорвал завесу-занавеску из снежной пелены и исчез навсегда за пределами моего видимого мира
Радость испытал по-детски мудрую.   Снега и самолетик остались на Родине, и в середине зимы я
улетел на далекий, жаркий и цветущий остров. Куба. Со мной там был такой же белый, как тот самолетик, бумажный ангел. Мой ангел - хранитель. Мне его подарила одна очень добрая, светлая душа на Родине.
Вернулся в Россию, застал еще тот же уже начинающий подтаивать снег и я его в саду, у мамы, разгребал по пояс раздетым. После тропиков и снег казался теплым, настолько я прокалился, впитал в себя кубинского солнца.
А напоследок, на прощание со снегом, в конце апреля 3 раза с головой окунулся в талую воду святого источника Серафима Саровского, что в Нижегородской губернии. Еще не везде снег сошел, набухли почки вербы, во тьме перед рассветом плывут теплые огоньки свечек, видны только ладошки, их прикрывающие, где-то журчит вода, какая-то ранняя пташка оживляет, приближает утро. 
Паломники, дрожа, обнажаются, укрытые  покрывалом ночи, с шумом окунаются в ледяную воду с головой, и в эти мгновения под водой показалось, что это не со мной происходит, что это не я, на время можно забыть, как тебя и зовут-то. Все, выходя из воды, которая уже не кажется космически холодной, заворачиваются в белые простыни и это тоже кажется частью священнодействия. Тут и молодые, и старые женщины и мужчины, и дети их. Чуточку разлился жидкий, неверный свет рассвета, кое-где свечки высвечивают мокрые головы, руки, складки простыней и глаза, счастливых после купания, омовения людей, высоких-посетившей их радостью.
Это красивая, трогательная, душевная картина святой Руси. Картина, сотканная родством душ, посвященная родству глубоких и одновременно высоких чувств. Эти минуты были для всех священными, все были одинаковыми, и все забыли все о суетном вчера и грехах своих. Спасибо, Создатель, за этот миг просветленья...
31
- Велико и не дано в полной мере осознать силу музыки. В далеком прошлом, в маленькой деревне в промерзшем бревенчатом клубе, мы, подростки и молодые школьники-колхозники, в телогрейках и валенках , изображали в танцах рок-н-ролл и твист... Откуда и как все это доходило до нас, пронизывало и зажигало всех? И взрослые, насмотревшись на нас, ребятишек, на своих коллективных пирушках в тесных избах с русской печкой извивались и тряслись совсем не по-российскому со стаканом самогона в руках. Запомнились даже слова, уж не знаю каким переводом они перешли с американского континента в Поволжье:
"На Бродвее шумном
Чистил Джон ботинки
И блестят у негра лишь белки глаз
Он влюбился в ножки
Маленькой блондинки
Машинистки Нелли
С фирмы Джон Дуглас"
-    Как серебристый туман обволакивает музыка и не знаешь, где ты находишься - нет тебя для всех и нет никого для тебя. Все прошедшее и сегодняшнее, все окружающее сжалось и уместилось в тебе.
32
Ушли за горы жидкие декабрьские сумерки. Затопил печку,
поставил на плиту картошку. Отодвинул немного в сторону
этюдник. Впереди - длинная ночь.
Треск приемника, слышу: - «В Туруханском районе - ночные морозы
до -45 , в Хакассии -35, в Эвенкии до - 45".
Ровно через год я опять среди этих величественных, сумеречных и
молчаливых гор на Енисее. Снег, редкие звезды. Я один.