Красноярск, Осень. Дом престарелых, кривые березки. Пишу этюд. Гуляет старушка, медленно приближается, тихо что-то протяжно поет думаю может, поет церковные песни, молитвы. Подходит совсем близко и слышу:
«Шаланды полные кефали, В Одессу Костя приводил...»
Красноярск. Зима. Пишу этюд деревянного дома со времен В.Сурикова. Подходит старик в валенках, говорит, что это его дом. Спрашивает, как моя фамилия, говорит, что она ему знакома, но не вспомнил картины. Уходит, бежит обратно и кричит : «Вспомнил «Калитку» твою!» И нам обоим хорошо.
Петербург. Белые ночи. Пишу их около Петропавловки. Кругами ходит какая-то бабушка с бумажкой и карандашом, подходит и дарит мне стихи, сочиненные только что ею. Говорит, посвятила художнику... Очень трогательно.
Подслушал разговор: «- Как так получилось, что мне доверили «ТАКОГО» человека?»
Подумал я: - Не злоупотребляй. Не для личного пользования.
Выцветает и испаряется из памяти людской жизнь художника, служившего не Богу, не Родине, не Искусству, не Любви - а своей мелкой суете...
И беден художник, заключивший и замуровавший свое видение мира, только ему данное Всевышним, живой дар первооткрывателя, сковавший себя законами замшелости...
И не лучше, если художник заблудился в своих взглядах на жизнь и не находит ничего достойного в ней и вполне возможно, неосознанно заимствует сюжеты увиденных картин.
Тем обрекает себя на вечную вторичность.
***
Одно, если пишу просто архитектурный пейзаж, совсем другое выходит если к нему отношусь как к «творению рук человеческих».
В реальном мире реальных предметов принято считать, что все, окружающее нас, материально. А воздух не материален. Нельзя потрогать, положить в карман. Есть только ощущение. Мне бы хотелось в своей живописи изобразить, передать воздух ничуть не менее материальным, чем стакан, стол, дерево и пр.
Иногда думаю о живописи не как вспомогательному средству отражения действительности или передачи посредством ее собственных мыслей, т.е. не как информационное средство по линии художник - зритель, а о живописи как о чем-то живущей собственной жизнью, как нечто вроде космоса, несущей собственную энергию. Натура - исходная точка для взлета в этот мир.
Вечер. По возвращении из далекой Кубы в родную деревню вывесил
на гвоздь старый хриплый магнитофон на баню в огороде. Апрель,
снега много, ручейки журчат, птички тренькают.
Сосед Федор чистит хлев, ходит вилами между сараем и навозной
кучей. Прислушался к музыке (кассеты мне подарили в нашем
посольстве в Гаване), зашел за сарай, и сплясал бесшумно один себе
под эту музыку. А музыка времен нашей юности, потом долго стоял,
может, и всплакнул немного над быстро прошедшей молодостью -
может быть.
Подумал я - ради этого только стоило мне пересечь океан.
На весь ночной мир один только малый кружочек света, падающий на зеленый выщербленный пол чужой мастерской, давно покинутой хозяевами. Я в шубе и не умещаюсь в этом круге, но уместилась пепельница и две кастрюльки. Одна с супом из пакета, а в другой -вода для растворимого кофе. И еще драные тапочки. Сидя на корточках, устраиваю поклоны этому кругу. За этим кругом в эту ночь нет никого и ничего.
И у меня будто никогда ничего и не было и не происходило. Если что-то и вспоминаю - то будто я посторонний в этом прошлом. Настоящее — я на коленях на полу в зеленом кругу. Всегда видим большее в пепле, чем в самом огне.
Только год назад тому ходил по тем камням, по которым изо дня в день по нескольку раз ступали башмаки и рыбацкие сапоги Эрнста Хемингуэя в Кохимару на Кубе. Ночь страдал и посвятил этот зеленый круг ему, Эрнсту.
***
Я в своих работах эмоционален. Но сдержанно эмоционален. Это -мой характер, мое воспитание. Не хочу быть назойливым, навязывать людям свое мировоззрение. Искусство не бывает безадресным. Адресат - зритель отвечает художнику взаимностью, это я могу сказать без ложной скромности и о себе. Как страдает сломанное дерево весной, так и я грущу на этой родной земле, я наполнен радостью тогда, когда земля цветет и обновляется мир видимый, и тоска гнетет, когда увижу первый желтый лист на сырой земле.
Весной 1995 года после трехмесячного пребывания во Франции Приехал к родителям повидаться. Истосковался по России, а по родному дому - тем более. Отец мой, Петр Емельянович, сколько себя помню, всегда сажал деревья в саду. Имел душу романтика -поэта. Мог из леса принести причудливые коряжки, сосновые и еловые лапки, иногда даже цветы. И щедрый был очень. Гостей в первую очередь приглашал в сад, и одаривал всем, что было в ту пору там.
Как всегда, мы с ним осматривали сад. Тепло, тихо и все в таком роскошном цветении, что такого раньше не припомню. На каждой яблоне он прививал по 5 - 6 сортов. Желая показать поближе, папа случайно сломал цветущую ветку, я пожалел, а он махнул рукой и говорит: "Летом от яблок еще столько обломается). И вправду.
Много лет назад, когда я уезжал из отпуска на работу в лесокомбинат в Удмуртию, моя тринадцатилетняя сестричка Галя плакала навзрыд и впала почти в истерику, говоря, что Толю больше не увижу. И так оно и случилось. Так же отец, в день моего отъезда в Петербург, заторопился ко мне, споткнулся в сенях, заплакал и сказал - "Мы больше не увидимся"
За одну ночь из Красноярска через Москву добрался до деревни своей. Помогли добрые люди из Красноярска, Светлана и Валерий Иванович Сергиенко. Низкий им поклон.
Июнь месяц. Несусветная жара. Отца проводили всей деревней. Его любили и уважали. Уважали не за то, как принято говорить, чего-то достиг. Да ничего по пунктам, по общепринятым меркам он не достиг, да и не стремился к этому. Отец был прост, как сама природа. Он украшал эту природу, сажал деревья и строил дома. В этом его мудрость. Отродясь в деревне не видели чаек. А на следующий день над всей нашей оставшейся семьей кружила белая изящная чайка. А потом тихо над головами проплыл одинокий журавль.
Все решили, что это папа подает нам знаки. И в конце этого лета в саду отца и мамы писал иконы для Тогаевской церкви, в которой меня маленького тайком крестила бабушка. Тайно - потому что мама учительница. Просили повторить старую икону, написанную на сшитых холстах. Ее привезли на телеге. Лошадь удостоилась такой чести. Сделал две большие иконы, тоже на холстах. И писал их в саду, полном яблок. Иконы и яблоки. Тихий сентябрьский вечер. Мама готовит ужин. Топится баня. Слышен стук падающих яблок. Они везде. На еще темно-зеленой траве вперемежку с золотистыми листьями, на фиолетово-розовой земле. Жидкие тучки. Сумерки. Цветы, посаженные сестрой Валентиной, легкие, пригорюнившиеся к осени. Старые, потрескавшиеся доски, бревна. Уставшая за лето природа. Уставший человек. Старый, утомившийся мир.
***
В нашей, да и в окрестных деревнях люди всегда стремились к совершенству, к библейской классике, украшали, как могли, окружающий их мир ажурными наличниками: выпиливали и выдалбливали на них отнюдь не чувашский орнамент, ворота во двор каждый хозяин строил так, чтобы отличиться от соседа, на бревенчатых стенах в избе вешались картины на клеенках с изображением русалок среди лилий. Украшали себя из поколения в поколение умопомрачительными экзотическими именами.
Деды: Фрол, Емельян, Ипатий, Арсентий, Афанасий, Анфиса, Карп, Неонила.
Дети их: Ювеналий, Аристарх, Меркурий, Вивиан, Кронид, Авенир, Варсонафий, Иоил, Вениамин, Африкан, Маркел, Агафья, Пелагея, Иульяна.
Дети их детей: Феогнит, Дорофея (Фея), Фаина (Фая), Августина (Ава), Октябрина (Рина), Риорита, Феликс, Рива, Эльвира и др.
Неисчерпаемая кладезь имен!
Да и прозвища не простые, со знанием политической карты мира, например - «Миша СССР», «Китай Павел», «Санька-Америка» и др.
***
«Нелетная погода»
Я не знаю, в каком городе нашей необъятной России находится этот зал ожидания – да итак ли важно географическое расположение этой точки, во всех залах ожидания люди ждут, ждут погоду, ходят преодолеть пространство.
»Нелетная погода»- название картины – здесь можно увидеть соседей, знакомых, близких, родных, возможно и самих себя…
Здесь все лица конкретны, как конкретен, портретен каждый лист, засыпающий нас в этот час долгого ожидания. Мы разные, у всех у нас сокровенные думы, заботы, но также и похожи – хотим преодолеть пространство, ждем полета. Только вот… может быть, находясь в зале ожидания, мы уже летим? Может быть, жизнь, подаренная нам свыше,и есть полет?
***
Но нет, внутренняя память при случае может вспомнить все тонкости былого и более того, через фильтр времени главное становится четче, и цветнее
11
Вот и окончательно наступил Новый, 1999 год. Сегодня, в сей день, который наступил 15 минут тому назад, День рождения моей мамы. Здоровья, здоровья, долгих лет жизни тебе и счастья. Счастья, которое мы, дети твои и внуки, должны и обязаны принести, подарить это самое счастье, которое очень и очень относительно и порой только потом осознаем, что оказывается мы с ним встречались, да только на близком расстоянии его не рассмотрели и не поняли, что действительно было"наше","мое"счастье. Все определяет время. Минуты ползут, дни идут, а годы летят. Совсем немного - и мне уже пятьдесят.
Я на берегах Батюшки Енисея, в Красноярске. За окном ночь. Обрывки мысли, чувств, собравшись, слились в нечто целое неосязаемо и плавно, бесшумно полетели на запад, на берега Волги - матушки, к родному дому в родной заснеженной деревне и дальше на запад, в загадочный и прекрасный город, в котором живу уже больше полжизни - Санкт-Петербург.
Невидимый никому в ночном сибирском небе, на левом берегу Енисея, у моста, вижу изысканную афишу. По серебристому полю слова:
Я так тебя люблю,
Что уже и не знаю
Кого из нас здесь нет... Поль Элюар
Зимняя ночь над огромной Сибирью, не замерзающий у Красноярска в самый лютый холод Енисей с мерцающими вершинами гор под луной и эти потрясающие слова поэта Франции, придающие своим жаром и скорбью смысл этой темной ночи. И... и вижу еще огромные буквы на стене «Я вечно буду любить тебя». Так сказали добрые люди добрым людям и спасибо им от тех, кому может они и не адресованы.
Через живые, темные с лунными бликами холодные волны вижу "Столбы". И вот я над ними, над знаменитыми, величественными горами. Когда-то я бывал здесь счастлив, были друзья, были цветы и песни. Самые серьезные скалы -«Перьях Уже не верится, но я был на этой вершине и кажется, что после этого восхождения стал чуточку другим.
|
