-Второй фильм у меня был по повести Юрия Скворцова «Суром хере» - «Дочь Сормы». Сорма – это  река, и  есть еще  пять-шесть одноименных с рекой деревень.

Фрагмент фильма я три года назад возил и показывал на  фестиваль фольклорно-этнографических фильмов в Йошкар-Оле,  он очень понравился всем,  хотя и шел вне конкурса.  Лауреатом там стал фильм «Юман» - «Дуб».

…«Суром хере» - востребованный фильм,  его можно даже рассматривать как  фильм для   школьной программы.   Он до сих пор тиражируется и продается фирмой «Аксар».

Следующим был «Арбат» -  молодежный фильм.

Потом я снял фильм по сценарию Николая Сидорова, впервые с актерами ТЮЗа.  Работать с ними очень понравилось: люди ответственные, легкие, работают  интересно.

А затем был фильм «Аннене «анне» теессе». Он вышел буквально в январе, посвящен моей матери.  Благодаря этому фильму, я  нашел, куда мне идти  в чувашском кино,  какие темы  разрабатывать.

-И какие же?

-Я считаю, что у нас накопилось очень много зла. Его накоплению способствуют пьянство,  распутство в деревнях,  аборты,  снижение уважения  к старшему поколению.

Сейчас я разрабатываю следующий фильм, в его центре должны быть идеальные, очень сильные характеры, способные решать очень большие, глобальные  проблемы для  нации.

-Героические типы?

-Нет, я не хочу показывать героев, а  хочу показать идеальные характеры.

Не чувашского Шварценеггера, который воюет и  крошит врагов направо и налево, а нормальный  характер, который проявляется и  может побеждать в  обычных  бытовых  ситуациях.

-Сложная задача.

-Да, сложная. Но у меня есть пример – мой отец. Я исследую его период. Слава богу, я много записал воспоминаний на видео об отце;  просматриваю их, перерабатываю, встречаюсь с людьми, которые близко его знали. Но, естественно, кино не делается на истории одного человека.

Ищу характер, то,  как он психологически создается.

Сегодня нужны борцы: сильные, устойчивые люди.

Многие реальные эпизоды, рассказанные отцом,  я беру для фильма.

-Расскажите об его истории.

-В двадцать лет  он  ушел  служить в армию. Началась война,    отец  попал в плен, бежал, был пойман и оказался в Бухенвальде.

Восемь лет оказались наполнены опытом  войны,  плена,  штрафбата.

После победы он в штрафной роте служил старшиной; его не посадили, как многих военнопленных,  ему повезло.

…Воспитание у нас было очень жесткое,    тюремно-военное.

-Отец рассказывал вам о Бухенвальде?

-Постоянно.

-Что, в частности?

-Рассказывал, как фашисты в Бухенвальде замораживали евреев. Зимой их раздевали, складывали в кучу и  из брандспойта обливали холодной водой. Узники -  доходяги, в основном, ослабленные, истощенные физически чрезвычайно. Естественно человеческое желание как-то спастись: узники старались  уползти,  но  вновь  попадали под  ледяную  струю брандспойта. 

Люди боролись до конца.   Пирамида долго шевелилась, а к утру  полностью застывала.

Отец  рассказывал, как он выживал сам.

По утрам, когда  пленных  выводили на работу, два здоровенных охранника  били их кнутами по спине и считали: «Айн, цвай, драй…». А он умудрялся через этих охранников проскальзывать без удара кнутом: те  просто не успевали его ударить.

Он  был  очень  шустрый,  быстрый,     это  ему  помогло.

Система - тюремная, фашисты специально насаждали стукачей, узники их ловили и  расправлялись с ними.

В Бухенвальде действовала  организация, созданная советской контрразведкой.  Она строилась на особой системе конспирации. Во всей организации каждый боец  знал лишь троих членов. Мой отец знал командира и еще двух человек, которые были его подчиненными.  Следующий человек тоже знал моего отца, как начальника, и еще своих двух подчиненных. И так далее.  В случае провала, организация не засвечивалась. Стукач мог, максимум, заложить троих. 

В состав узников внедрялись разведчики, которые попадали как «пленные». Узниками приберегались любые предметы, которые можно было использовать в качестве оружия: железная палка,  эрзац-мыло, жесткое, как камень, мыло - им запросто можно было оглушить человека. Отец рассказывал, как они  прятали  такое мыло   в укромных местах.

В Бухенвальде готовили восстание, и оно состоялось. До прихода американцев  Бухенвальд  уже  сам себя освободил.

…В плен отец попал вынужденно. Он служил в стрелковой пехоте, был командиром отделения охраны штаба. Когда под Киевом враг подошел близко, штаб полностью загрузился в автомобили и  уехал, а отделение солдат осталось как прикрытие.

Отец рассказывал: «Фашисты едут на мотоциклах и стреляют из автоматов. А мои солдаты - ребята  молодые,  встали и побежали. Я им кричу, мол, не надо бежать, ложитесь!.. Немец сделал только одну очередь из автомата и сразу положил четверых молодых солдат. Они бежали не врассыпную, а кучно».

Вот так отец попал в плен. Его определили в Германию работать  помощником у фермера. Выделили комнату, кормили.  Это были обычные гражданские люди.  Но отец подготовил побег и  бежал, так он был воспитан. Его поймали и определили уже в Бухенвальд,  в очень жесткий режим. Гоняли в каменоломни целый день, заставляли толкать тяжелую железную тележку, поднимать ее в гору. Иногда тележка, нагруженная камнями, срывалась и - как асфальтовый укладчик с массивными колесами -  задавливала несколько человек. Выживать в жестком режиме было очень сложно. Отец болел цингой,  желудок был испорчен баландой. Готовили ее просто:  в большую бадью заливали из брюквы сваренную жидкость. Ложек не было, люди черпали ее руками.

От жесткого режима его спасли свои, русские узники.  Переодели в одежду  погибшего  лагерника,   одежду отца - одели на  погибшего.  У отца оказался другой номер, а в лагере  все узники учитывались по номерам.

Так отец выжил.  

Отец рассказывал, как  узники самоорганизовывались, расправлялись с предателями-стукачами.  Рассказывал, как делили кусок хлеба: пусть даже в бараке - человек двадцать, а кусок хлеба – маленький, всем этот кусок делили поровну.

Он и в мирной жизни потом соблюдал все эти привычки, обычаи, они проявлялись в эпизодах.

…После освобождения, когда проводилась фильтрация, отец попал как раз к своему руководителю:  он  уже носил форму майора и  работал в составе в фильтрационной  комиссии.  Тот  сказал: «Это - наш человек».

Отца отправили в штрафную роту, но - старшиной.

… Там, в Бухенвальде, все народы были. В лагере  узники разных национальностей жили отдельно. Отец, естественно, жил  вместе с русскими. Он  рассказывал о  том, как вели себя итальянцы, поляки, немцы…

Кстати,  он  уважал немцев и австрийцев, которые там сидели.

-Немцы тоже сидели в Бухенвальде?

-Да, немецкие коммунисты, ведь  в  Германии  было  много несогласных с режимом Гитлера; это – естественно:  Германия - культурная, высокоразвитая страна.

-А за что он  их уважал?

-За честность и порядочность.

-Вы сделаете документальный фильм?

-Нет, это будет фильм художественный. Мне важно  показать характер, очень сильный характер.

-Почему  тема «сильного характера»  вам кажется актуальной?

-Она востребована для нас, чувашей. Мы очень разболтаны сейчас,  очень разболтаны. Это видно на каждом шагу.

Вчера мы ездили на турнир  борьбы керешу. Чувашская национальная борьба   быстро развивается.

Я наблюдал, как ведут себя борцы.  Большая разница. Татары чисто делают приемы, не бегают и не суетятся. Сидит борец, готовится, в глазах его – решимость, смотрит на противника,  изучает. А  наши борцы -  суетятся.

Мы - как стадо, которое сбилось с пути.  Нужны ориентиры.

…На турнир мы ездили с Николаем Федоровичем Угасловым, он точно такого же мнения.  Говорит: «Надо воспитывать сильные характеры». 

Угаслов - генеральный директор ЗАО «ТУС», строитель, состоятельный человек, меценат. Помог  выпустить книгу «Чуваши Татарстана», поставить в Татарстане памятник Полоруссову-Шелепи, сейчас ставит памятник Ивану Яковлеву в его деревне; памятник уже готов, в марте его откроют.  Предприниматель осознанно вкладывает  средства в  национальную культуру.   Вчера  ему  исполнилось  пятьдесят  шесть  лет.

Таких меценатов, заботящихся о национальной культуре,  сбережении традиций, пока немного, но они есть,  и их становится все больше.

Я снял  на турнире  сюжет,   сделал репортаж,  чтобы  борцы  посмотрели  на  себя со стороны.

Если удастся – репортаж  покажут по телевидению.  

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИНТЕРВЬЮ